Итак, в завершении прошлой статьи, мы упомянули о кладах. И это не случайно, ибо клады настолько плотно связаны с чародейством, что не поговорить о них было бы приличным упущением для темы «Заметки о колдовстве в России».

Давайте сначала разберемся, что же такое «клады» и, почему их прятали.

Клад – есть сокрытое в земле, под водой, замурованное в каменной постройке или спрятанное иным способом сокровище определенной ценности.

Ценность, как известно, бывает материальная и историческая. Почти всегда они совпадают, но одна из них обязательно стоит на первом месте. Например, грубо вырезанные женские каменные фигурки первобытных времен вряд ли заинтересуют современного антиквара, занимающегося прикладным искусством средневековья или просто старинными изделиями из драгметаллов. А вот у какого-нибудь ученого-палеонтолога их появление вызовет неподдельный восторг. Улавливаете разницу?

Знаменитая полулегендарная Либерия или библиотека Ивана Грозного, если ее, конечно, когда-нибудь найдут, будет тоже иметь сначала историко-культурную, а потом уже материальную ценность.

Но у кладов, о которых пойдет наш разговор, превалировала ценность исключительно материальная, которая и привлекала людей как к их сокрытию, так и к их поискам.

Историки, фольклористы и другие исследователи признают, что Россия по обилию и богатству кладов занимает одно из ведущих мест в мире. Давайте подумаем, для чего же народу требовалось периодически прятать свое добро? Для этого нужно сказать несколько слов об истории нашей страны.

Если на нее посмотреть даже невооруженным глазом, то можно заметить, что это, за редким исключением, история постоянных войн. Или Русь оборонялась от внешних врагов, или ее сотрясали внутренние усобицы, смутные времена и прочие революции. А такого образования, состоящего из беглых крестьян и прочего «вольного люда», как Запорожская Сечь, не было ни в одной стране мира.

Вот, из вышесказанного, и выходит, что многим людям, дабы не быть тривиально убитыми, часто приходилось сниматься с места проживания. И, иногда, приходилось это делать «в темпе вальса». Зажиточный торговец или удачливый ремесленник, у которого была, допустим, своя кузница, а то и не одна, просто физически не мог увезти с собой все свое добро. Что-то приходилось прятать. А зачастую приходилось прятать и по другой причине.

Велик был риск при бегстве напороться на вражеский разъезд или просто шайку разбойников, которые могли спокойно устроить обозу крупный шмон. Некоторую часть денег, конечно, брали с собой, что б лихие люди кого-нибудь не прибили с досады. А потом, когда отдавались в чужие руки «последние» гроши, заводилась знакомая песня в стиле: «ох, бедные мы бедные; сами мы не местные; украли у нас билеты вместе с документами; поможите, люди добрые», ну, и так далее.

Затем, при удачном стечении обстоятельств, семья возвращалась в разграбленный неприятелем город или другое поселение, хозяин откапывал из заветного местечка припрятанное, и начинал поднимать свой быт заново. Благодаря всех святых, что «в этот раз пронесло», и молясь им же, чтобы другой раз случился как можно позже.

Но иногда, по вполне объективным причинам, семья не могла вернуться на место своего схрона. И клад оставался невостребованным.

Здесь мы привели пример клада обычного, то есть не зачарованного. Его, если знаешь где искать, можно взять спокойно, не опасаясь последствий. Для нас же, как вы понимаете, более интересны сокровища другого рода: клады околдованные, замкнутые, заговоренные.

О них и начнем.

КАК «ПРАВИЛЬНО» СХОРОНИТЬ КЛАД

«Паче же всего гордости но имейте в сердце и в уме, но скажем: смертны мы, сегодня живы, а заутра в гробу; все это, что ты нам дал, не наше, но твое, поручил нам это на несколько дней. И в земле ничего не сохраняйте, это нам великий грех», - так писал в своем «Поучении» ( 1117 г.) один из образованнейших князей своего времени Владимир Мономах (1053-1125 гг.). Видимо, князь вспомнил евангельскую притчу о зарытом в землю таланте (Мф., 25: 14-30) («талант», во время Христа – это крупнейшая денежная единица). Но эпоха диктовала свои условия и народец в тяжкое время исправно ныкал сначала серебряные гривны, а потом, когда их стали рубить на более мелкие куски, и рубли. Впоследствии название «рубли» закрепилось и за чеканной монетой.

Итак, надо закопать клад. Допустим, делается это не в спешке, врагов в округе не наблюдается, но денежки спрятать надо. Спрашивается: что самое основное в сокрытии клада? Естественно, хоть какая-то гарантия его сохранности до лучших времен. Вот тут и начинается самое интересное.

Зачарованные клады примечательны тем, что чародейство здесь присутствует как бы с обеих сторон. Колдовали перед тем, как зарыть сокровище и колдовали, чтобы его забрать.

Конечно, совместно с колдуном никто свое богатство не зарывал. Какой толк, если колдун потом сможет элементарно забрать его в личное пользование? Но за советом к чародеям ходили. А те учили. Не бесплатно, разумеется. Правда, надо отметить, что старались посовещаться с колдуном из какой-нибудь другой деревни или села, дабы чародей не смог проследить за тем, кто закапывает капитал. За советом ходили именно к чернокнижникам, а не к знахарям или мелким колдунам, типа мельников, так как в народе было доподлинно известно, что спрятанное лучше всего сохранит нечистая сила. И колдуны советовали…

Известно, что один крестьянин Симбирской губернии, отправился в город. Купить что-то или продать – не суть важно. Важно то, что обратно в свою деревню он возвращался уже затемно. Проезжая мимо одного из холмов, он заметил, некое шевеление у его подножия. Крестьянин был не из трусливых, по этому, остановив лошадь, решил выяснить, что ж там такое происходит. Подкравшись поближе, он наконец разглядел человека, который зарывал в землю свое добро. Покончив с этим, незнакомец достал из мешка козленка и начал его мучить – бить, резать, выворачивать кости из суставов, бормоча при этом: «Отдаю вам, бесы, свой капитал во власть на семь лет. А кто попробует достать его из этой ямы, то пусть будет с ним то же, что я сделал с этим козленком».

Вообще, зарытие клада почти всегда сопровождалось колдовским ритуалом, центральным моментом которого было жертвоприношение.

Во многих известных на сегодняшний день, открытых кладах находили кости жертвенных животных, а иногда даже людей.

Человеческие жертвы приносились в исключительных случаях. И такой клад считался заклятым на определенное количество «голов». То есть, при сокрытии сокровища ритуально умерщвлялось несколько человек, и заклинали, что тот, кто захочет взять этот клад, должен умертвить ровно столько же людей. Теперь спросим себя, а кто, достаточно легко, мог завалить пару-тройку себе подобных, чтобы обеспечить мистическую охрану для клада? В первую очередь, конечно же, разбойники. В немногих найденных разбойничьих кладах, как раз, и находили упомянутые кости человеческих жертв. Так же свидетельствами о таких жертвах пестрят многие «кладовые записи» или «сокровенные письма» (специальные пояснительные записки, рассказывающие о том, где зарыто добро, какое на него положено заклятие и как его обойти).

А уж кого-кого, а разбойников у нас всегда хватало.

Этим ребятам зарывать капитал в землю было не просто нужно, а зачастую и жизненно необходимо. Для разбойничьей ватаги, особенно, если на ее след вышли после очередного грабежа или налета, основное качество, коим пренебрегать крайне не желательно, - это мобильность. Обоз груженый дорогой утварью и/или бочонками с серебряной/золотой монетой мог стать легкой добычей для преследователей. Упомянем здесь еще об одном немаловажном моменте. Если шайка не тусуется постоянно по лесам, да болотам, по принципу Робина Гуда, то появление их с неожиданным богатством в каком-либо обществе, могло вызвать определенное внимание со стороны властей, а там и до дыбы недалеко. Вот и прикапывали добычу до лучших времен (пока шум не уляжется). Отсюда же «растут ноги» у организации всевозможных бандитских притонов или постоялых дворов с «нехорошей» репутацией, как и рассказов о пещерах, доверху набитых награбленными сокровищами. И не надо думать, что этот сюжет встречается только в сказке про Али-Бабу. У нас подобных тоже хватает.

Другое дело, если шайка находилась на полной самоокупаемости, да еще и верховодил ею известный атаман. По роду своей деятельности, такие разбойники тоже скрывали клады, но эти схроны, в народной фантазии, обладали несравненно большими размерами, а периодически и вообще зашкаливали за грань разумного. Говаривали про закопанные ладьи полностью набитые «златом-серебром», про подвалы, в которых стоят бочки в рост человеческий, полные «дорогой монетой, да каменьями драгоценными», и т. д., и т. п.

Естественно, личности, прячущие такие сокровища, не могли быть ординарными.

Про всех серьезных атаманов ходили упорные слухи, что они колдуны и не из последних.

И первый из таких разбойных чародеев – Стенька Разин.

Разбойничьи клады.

«Ох, и много же он добра закопал! Всю свою казну схоронил. Только вот взять те клады никак невозможно. Ибо сторожат их черти, а заговорены они на головы, на то место, где клад обретается, нужно принести двенадцать (по другой версии – четырнадцать) голов: шесть мужских и шесть женских».

Так как в народном представлении клад – есть не только деньги или другие материальные ценности, но и мистическая сила, ходили поверья, что Разин свою «силу» и прятал. Ведь он был «еретик», «чародей великий» и «могучий чернокнижник», которого «ни пуля не брала, ни сабля вострая не рубила».

Полный список предполагаемых разинских кладов привести невозможно, ибо его не существует в природе. Этнографы и краеведы сообщают, что практически в любой области и населенном пункте, где побывал Стенька, (а это, на минуточку, на протяжении всего Поволжья и Астраханской губернии и даже далее) рассказывают свои истории про клады, которые разбойник схоронил именно у них. Но в одном эти истории сходны – на все Стенькины клады положены страшные заклятия, и взять их способен только такой же «колдун и кровопивец», а таковой на белый свет еще не народился.

Примерно так же описывают сокровища Пугачева. Правда, колдуном его называют не в пример меньше, чем Разина, а исторической правды в рассказах об этих кладах, не в пример больше. Хотя бы потому, что пугачевские схроны находили, и устанавливали исторические связи с восстанием.

Еще один разбойничий персонаж, вообще, обладает полулегендарными характеристиками. Это небезызвестный атаман Кудеяр (с тюркск. – «друг Божий» или «любимый Богом»):

«Где-где Кудеяр не разбойничал! И в Калуге, и в Туле, и к Рязани приходил, и к Ельцу, и к Воронежу, и к Смоленску — везде свои станы расставлял и много кладов позарыл в землю, да все с проклятиями: страшный колдун был. И какою поганой силой владел: раскинет на берегу речки полушубок и ляжет спать; одним глазом спит, другим сторожит: нет ли погони; правый глаз заснул — левый сторожит, а там — левый спит, правый сторожит; а как завидит сыщиков, вскочит на ноги, бросит на воду полушубок, на чем спал, и станет тот полушубок лодкой с веслами; сядет Кудеяр в ту лодку — поминай как звали... Так и издох своей смертью — никак изловить его не могли, как там ни старались».

По другой версии он был татарским сборщиком дани (баскаком), который решил утаить от хана часть собранных им богатств и остался на Руси разбойничать.

По третьим свидетельствам, это был чуть ли не старший брат Иоанна Грозного (незаконнорожденный сын Соломонии, первой жены Василия III, отца Грозного, которую насильно заточили в монастырь из-за ее бесплодия, где она неизвестно от кого родила сына).

Еще одна версия возводит образ разбойника Кудеяра к реальному историческому лицу дворянину Кудеяру Прокофьевичу Тишенкову, который предал своих и в 1571 году помог крымскому хану Девлет-Гирею незаметно преодолеть русские заставы и сжечь Москву.

Впрочем, сие не важно. Важно то, что истории о заклятых кладах разбойника Кудеяра известны и популярны не меньше, чем байки о кладах Разина или Пугачева.

Но, наверное, хватит.

Можно, развлечения ради, добавить еще одну историйку про разбойничий (и он же колдовской) клад.

Один крестьянин ехал себе на своей телеге на ярмарку. Выехал, как водится, затемно, почти перед рассветом, но смог заметить, что из придорожных кустов на дорогу выбрались три фигуры и, озираясь, направились в сторону небольшого озерца, лежащего в стороне от проезжего тракта. Мужик, не будь дурак, остановил лошадь, и потихоньку направился за ними. Уж не знаю, насколько сей сельский житель был опытен в вопросах ведения слежки, но эти трое его не заметили. Тихо переговариваясь и постоянно оглядываясь, они добрались до кромки водоема и стали переправляться вброд на небольшой островок, расположенный в центре озерца. Соглядатай затаился в прибрежных камышах, откуда стал наблюдать за действиями разбойников. То, что это были именно бандиты, сомнений никаких не осталось. Уже начало светать и в предрассветных сумерках крестьянин ясно разглядел, что у троицы, лихо заломленные шапки, за поясами по паре пистолетов и внушительного вида сабли. Мужик, почти перестав дышать, разглядел, что добравшись до острова, трое, сняли со спин, и положили на землю какие-то мешки, а потом начали копать яму под старым вязом, росшим на берегу острова. Закончив, они положили мешки в яму, засыпали ее, прикрыв сверху дерном и старыми ветками.

Внезапно один из них, выхватил из-за голенища сапога узкий нож, и ударил им другого в грудь. Раненый со стоном повалился на траву, а убийца, наклонившись над жертвой, провернул нож в ране, и нанес еще несколько ударов, видимо целясь точно в сердце. Как ни странно, но третий отнесся к происходящему с завидным спокойствием. Более того, он медленно встал, подошел к распростертому телу, внимательно осмотрел его, и стал ходить вокруг, что-то шепча при этом и необычно размахивая руками. После странного ритуала, он вложил в одну руку мертвеца обнаженную саблю, а в другую кинжал, достал тонкую цепочку и, обмотав мертвого за ногу, привязал другой конец ее к стволу дерева. Затем двое стали удаляться от места убийства, пятясь спиной назад и не отрывая взглядов от трупа. Они вошли в воду и начали переправу на другой берег. Крестьянин сидел в камышах, ни жив, ни мертв, но, к его несказанной радости, разбойники, тихо разговаривая, прошли мимо. И вот, в тишине раннего утра, он уже различил их шаги по твердому грунту – значит, выбрались на дорогу. Через некоторое время шаги стихли, а бедный мужик все так и не смел пошевелиться.

Наконец, он стал задумываться. Что хоронили злодеи на островке – понятно. Это был клад из награбленного добра, мертвец над кладом – так он мертвец и есть. Мораль: а не попытать ли счастья самому?

Неизвестно сколько селянин убеждал себя, но, видимо пересилив естественный страх, он вышел из камышей и направился по знакомому броду к виднеющемуся в утреннем мареве вязу. Так как дно озерца было каменистое, ступать стоило очень осторожно, периодически поглядывая под ноги. Мужик почти добрался до суши, поднял взгляд, и похолодел.

Мертвяк стоял во весь рост у дерева и явно прислушивался. Рука с саблей была занесена, как для удара, а вторая с кинжалом, была у бедра и отведена немного назад, чтобы незваного гостя пырнуть снизу, уж коли с саблей не прокатит.

Сказать, что крестьянин лишился дара речи – это не сказать ничего. От страха у него подогнулись ноги и он плюхнулся в воду у самой кромки островка. И в этот же момент увидел, как покойник бросился на него. Откуда взялись силы – непонятно, но мужик опомнился, когда пробежал уже половину расстояния до спасительных камышей.

Оглянувшись, он увидел, что мертвый не последовал за ним. Его не пускала натянутая цепочка, захлестнувшая его ногу.

Разбойник повернулся и медленно пошел к дереву, где уселся на землю в той же позе, в которой его оставили убийцы и уставился перед собой невидящим взглядом. Он опять был мертвее мертвого, но мужик, ни за какие блага мира, не стал бы проверять это еще раз.

В следующей статье мы поговорим о второй части колдовства, которое применялось при «взятии» клада, о том, кто этим занимался, и как это делали.

За внимание, как всегда, большое спасибо.

Продолжение будет.

Автор: Darek