Vannadis пишет:

Рейвен Кальдера
Традиция северного шаманизма

У человека, который сидит перед ней по-турецки на второй половине большого лоскутного одеяла, расшитого рунами, нить Вирда запуталась не на шутку. Об этом настойчиво говорит расклад, лежащий между ними; и такие сочетания признаков она уже видала не раз. Его орлог слаб, вирд подавлен, и сам он явно не делает того, что от него требуется. Вопрос только в том, что это. Она проводит рукой над рунами на одеяле и понимает: настало время обратиться к иной силе, более глубокой. Так, посмотрим… кто из них лучше всех разбирается в ситуациях такого рода? Она интуитивно нащупывает отклик — и в сознании всплывает имя покровителя. Не главного, но одного из тех, у кого она когда-то училась по приказу своей Богини. Прикрыв глаза, она затягивает вполголоса песнь силы, которой он же ее и научил. Сидящий напротив человек явно нервничает, но ей сейчас не до этого. Она поет и взывает о помощи к этому духу, к своему наставнику. Она просит его заглянуть в «файл» Вирда, открытый на ее метафорическом «дисплее», и ответить, можно ли что-нибудь с этим поделать.

Глядя на нее, человек неловко ерзает и прочищает горло. Она совсем непохожа на последних двух гадалок, к которым он обращался. Те улыбались ему до ушей и говорили, что все у него будет хорошо, просто замечательно, — «посмотрите сами, вот же Тройка Кубков, а вот и Двойка Монет, а это значит — любовь и деньги». Они жонглировали значениями карт, как дюжиной мячиков, и ни на секунду не давали ему заскучать. Они не сидели перед ним с таким отрешенным видом, напевая что-то себе под нос, как будто его тут и нет вовсе.

Но, с другой стороны, хорошо так и не стало. Стало только хуже. И поэтому он — тут.

Она столько раз оказывалась чьей-то последней надеждой, что уже давно сбилась со счета. Она знает об этом всё. И в тот самый миг, когда человек начинает беспокойно возиться и уже подыскивает подходящие слова, чтобы встать и уйти, глаза ее внезапно распахиваются. Взгляд ее устремлен прямо ему в глаза; и он вдруг понимает, что не может даже шевельнуться. Она раскрывает рот и сообщает, что в точности ему надо сделать. Он понятия не имеет, откуда она это знает, но заливается краской. Это именно то, о чем все это время старался не думать. «Я не могу, — говорит он. — Меня бросит жена. Меня уволят с работы».

«Но Они хотят от тебя именно этого, — говорит она. — Это часть твоего жизненного пути. Чем дольше ты будешь тянуть, тем будет хуже. Если ты станешь использовать свой брак или свою карьеру как оправдание того, что ты уклоняешься от своего пути, Они у тебя их отнимут. Если ты сделаешь выбор сам, все пройдет легче. Если не сделаешь — то дождешься, пока Они придут и возьмутся за тебя всерьез и сделают так, что тебе попросту станет нечего терять». Передавать такие послания ей не нравится; но, с другой стороны, люди, которым они предназначены, слишком часто знают ответ заранее и приходят к ней лишь в надежде услышать, что они ошиблись и то, чего они так боятся, на самом деле неправда. «Скажи мне, что это не так, шаманка, скажи мне, что это не так!» Да только всё именно так, и другого она им сказать не может.

Она наблюдает за его безмолвной борьбой. И вот, наконец, первый шаг — вынужденный, неохотный: «С чего же мне начать?»

Шаманка еще раз вглядывается в его космический «файл», открытый на этом ее метафорическом «дисплее» — одеяле, расшитом рунами. «Сможешь раздобыть лопату и несколько костей какого-нибудь животного? — спрашивает она. — Тебе придется насыпать над ними холмик и просидеть на нем ночь».

Эта книга — третья в серии, посвященной традиции северного шаманизма. Для тех, кто не читал первые две, поясню, что эта шаманская традиция не имеет ничего общего со скандинавской или германской религией эпохи викингов, которую воссоздают по фрагментам христианизированного фольклора современные реконструкторы северного язычества. Это система духовных практик, бытовавшая на той же территории за столетия, а быть может, и за тысячи лет до викингов. Вы не найдете никаких сведений о ней даже в тех немногочисленных письменных источниках, которые сохранила для нас история, потому что эту традицию передавали из уст в уста люди, еще не знавшие письменности. Большей частью, если не полностью, она была утрачена задолго до того, как первые хронисты начали писать об уже угасавшей в их времена языческой вере. Итак, традиция эта воссоздается исключительно на основе учения, открытого нам непосредственно богами и духами, которые все еще говорят с нами, все еще поддерживают с нами связь и все еще дают нам наставления, которых не найти ни в единой книге на свете… не считая тех книг, которые теперь пишем мы сами.

В создание этой книги внесли вклад многие духовидцы, работающие в Северной традиции, и не передать в словах, как я им благодарен: общая наша точка зрения на предмет значительно масштабнее любой отдельно взятой позиции. Объединяя наши знания, мы тем самым продолжаем учиться — на сей раз уже друг у друга. Я почитаю за большую честь, что именно мне довелось собрать все эти материалы под одной обложкой и подготовить их к публикации. Отмечу, что многие из представленных здесь сведений получены в ходе работы с духами и, соответственно, публикуются впервые — или даже впервые облекаются в слова.

Первая книга из этой серии, «Книга йотунов: работа с великанами Северной традиции», была написана отчасти для того, чтобы восполнить недостаток информации о йотунах и йотунских богах — рёкках. Однако была и другая причина: начиная работать в традиции северного шаманизма, многие попросту «проскакивают» мимо асов и ванов и приходят прямиком к истинным хранителям этой линии — йотунам. (Исключений здесь — всего три: Фрейр, Фрейя и, конечно же, Один, король шаманов.) Это обстоятельство добавляет веса гипотезе, согласно которой йотуны были богами доиндоевропейских народов Скандивании, у которых почти наверняка имелась развитая шаманская культура.

Вторая книга серии, «Путеводитель по Девяти мирам», была написана как справочник для путешественников по мирам скандинаво-германской космологии. Она появилась несколько преждевременно, потому что подобные путешествия — метод весьма непростой и требующий большого опыта. Дело, однако, в том, что в основу ее лег отчет о моем девятидневном походе по Девяти мирам: как писатель я, естественно, захватил с собой дневник и описывал в нем свои приключения. Потом некоторые мои друзья почитали этот дневник и упросили меня выложить его в интернете, после чего мне, разумеется, пришлось написать и пояснительные главы о том, что представляют собой Девять миров да и сами эти путешествия и техника «хождения по мирам», — а иначе никто бы просто ничего не понял. Не успел я и глазом моргнуть, как эта подборка материалов разрослась до размеров книги, и я начал получать письма от незнакомых людей, спрашивавших, когда эта книга будет напечатана. Соответственно, пришлось ее напечатать, хотя я и понимал, что нужно срочно публиковать книги с описанием практических методов. Иначе все мы так и будем сидеть по своим норам и изобретать велосипеды под руководством своих духов-наставников, не догадываясь, что на свете есть люди, которые уже столкнулись с подобными проблемами и сумели найти выход.

Третья и четвертая книги этой серии — «Странники Вирда: практические методы в традиции северного шаманизма» и «Кони духов: пути развития в традиции северного шаманизма» — выходят в свет одновременно: изначально они задумывались как единая книга, но материала оказалось настолько много, что пришлось разделить его на два издания. Так что если вы уже читали введение к другой из двух этих книг, можете не перечитывать его здесь, если, конечно, не желаете освежить его в памяти. Переходите сразу к основной части. В сущности, введение предназначено для тех, кто случайно взял эту книгу с полки магазина и хочет поскорее понять, о чем она.

Собственно говоря, первое, что может поставить их в тупик и вызвать вопросы, — это само выражение «традиция северного шаманизма». У нас в США термин «шаманизм» — чуть ли не синоним духовных практик коренного населения Америки. Даже те «неошаманские посвящения», которые можно купить за сколько-то там сотен долларов и которые претендуют на превосходство над любой отдельно взятой традицией, в основе своей украдены у коренных американцев. Большинству людей и в голову не приходит, что у «белого человека» тоже может быть шаманская традиция, уходящая корнями в древние времеа. Но если копнуть по-настоящему глубоко, любая родословная неизбежно приведет нас к племенам охотников, собирателей и скотоводов, еще не знавших земледелия, а самой обычной религией для таких племен был именно шаманизм. Многие из этих древних верований ныне утрачены, но когда-то они существовали, и духи их не забыли. Настало время вспомнить и нам.

Традиция северного шаманизма: вопросы и ответы

Что вы подразумеваете под словом «шаманизм»? Почему вы используете именно этот термин?

Я использую этот термин потому, что в моем родном языке не найдется другого, более точного слова, чтобы описать мой опыт, мои задачи и то, кем я стал. Это слово заимствовано из тунгусского языка, но заполняет важную лакуну в нашем. Свои представления об этом слове и о практике его употребления я изложил в статье, опубликованной в 2004 году на моем интернет-сайте:

Общая лошадь
Открытое письмо ко всем шаманам, ученикам шаманов и тем, кто полагает, что белый человек не имеет права называть себя шаманом

В начале прошлого века румынский историк религии и мифологии Мирча Элиаде приступил к сравнительному исследованию духовных традиций, характерных для родоплеменного общества. Несмотря на все его личные недостатки [1], Элиаде все же был блестящим ученым, и ему удалось выявить множество признаков сходства между духовными практиками, бытовавшими в родоплеменных общинах по всему миру. Людей, следующих путем этих практик, он обозначил общим термином «шаманы», потому что среди современных ему европейских этнологов этот термин уже был весьма употребительным.

Слово «шаман» возникло не в Америке. Оно происходит из языка тунгусов — народа, обитающего в Западной Сибири. В языковом и культурном отношении тунгусы родственны финским саамам (лапландцам), принадлежащим к финно-угорской группе языков. Изначальное значение этого слова точно не известно, хотя предлагались такие варианты перевода, как «следопыт» или «тот, кто легче воздуха». С легкой руки Мирчи Элиаде исследователи и писатели по всему миру стали называть шаманами некоторых представителей африканских, европейских, азиатских, австралийских и (ну да!) коренных американских народов, а именно — Странников-между-мирами, тех людей, которым довелось «умереть» и возродиться, приобрести в результате особые способности и поставить эти способности на службу своему племени.

Представьте же, как я удивился, когда получил письмо от одного потомка коренных американцев, заявившего, коротко говоря, что слово «шаман» можно употреблять только в связи с традициями вышеупомянутых коренных американцев; что оно связано с особой системой их верований, культурных обычаев и племенной принадлежности, и что те, кто не имеет культурного или генетического отношения к коренным американцам и не прошел обучение по этой системе, не имеют и права называть себя шаманами.

Честно сказать, я чуть не рухнул со стула. Если уж мы начинаем обосновывать правомерность этого словоупотребления родовой или племенной принадлежностью, то я со своей прусской кровью имею на звание шамана куда больше прав, чем любой коренной американец. Если же брать за основу культурную принадлежность, то получится, что на него вообще никто не имеет права, кроме тунгусов и нескольких соседних с ними народов. Те, кто пытается закрепить исключительные права на это именование за коренными американцами, просто-напросто отнимают их у других народов.

Чтобы вам стало понятнее, что я имею в виду, я расскажу вам притчу — как и положено хорошему шаману. Представьте себе, что к вам пришел какой-то человек и привел вам лошадь: «Я нашел ее на лугу. Похоже, это твоя лошадка, забирай». Но на следующий день к вам во двор заходит другой человек, садится на эту лошадь и уже собирается куда-то ехать. Вы пытаетесь его остановить и слышите в ответ: «Но это же не твоя лошадь! Она общая». Что вы станете делать? Потащите его в суд или все-таки попытаетесь сначала выяснить, не краденая ли эта лошадь и кому она принадлежит на самом деле?

Очень забавно здесь еще и то, что многие коренные американцы, вместо того чтобы договориться между собой и принять для своих духовных практик какой-нибудь термин из собственных языков, борются за право собственности на ярлык, навешенный на них белым человеком. (Точно так же, кстати, некоторые из них борются за право собственности на слово «бердаш» — еще один навешенный белым человеком ярлык, первоначальное значение которого настолько оскорбительно, что невозможно даже помыслить, чтобы в прошлом кто-то добровольно использовал его как самоопределение [2]. Разве не уважительнее было бы принять такие исконные названия, как «винкте», «лхамана» или «кверхама»?) Им навязали рубаху с чужого плеча и они носили ее слишком долго — пока не свыклись с ней, как со второй кожей. Но, увы, на этой рубахе, кроме красивой крупной надписи «шаман» есть и еще одна, шрифтом помельче: «Сделано в Сибири». И, более того, за последние несколько десятков лет эта рубаха успела стать общей — как та самая лошадь. Возможно, на ком-то она выглядит по-дурацки, а кому-то, наоборот, идет, но право хотя бы примерить ее на себя есть у каждого. Кататься на общей лошади — или, если угодно, падать с нее — могут все.

Не знаю, что бы сказал на все это настоящий тунгусский шаман (и, наверное, никогда не узнаю, потому что денег на бензин мне едва хватает для поездок в универсам и обратно, а уж о путешествиях на другой континент не приходится и мечтать). Но, подозреваю, за вполне умеренный рубляж он с удовольствием с вами об этом потолкует. (Кстати, слово «рубляж» только что придумала моя жена, и упаси вас боже использовать этот термин без ее письменного разрешения. Ну ладно, ладно, шучу.)

Как неоязычник, работающий в традиции северного шаманизма, я изо всех сил стараюсь избежать какого бы то ни было влияния со стороны духовных практик коренных американских народов. Я почти или даже совсем не использую индейских слов в своих ритуалах и не ношу одежды, хотя бы отдаленно напоминающей индейскую (в любом случае мои боги и духи мне бы этого не позволили). И, тем не менее, то и дело попадаются благонамеренные, но плохо информированные личности, которые сообщают мне, что я, дескать, заимствую методы коренных американцев, когда применяю в ритуалах барабаны (ритуальному барабанному бою меня обучил мастер родом из Ганы, который уж точно не заимствовал у коренных американцев ничего, а сам барабан, которым я пользуюсь, изготовлен по образцу саамского бубна), втыкаю в волосы вороньи перья (мой тотем, Ворон, пользовался у моих собственных предков не меньшим почтением, чем у предков современных индейцев), использую ритуальную баню (мы как раз строим сауну-стофу наподобие тех, которыми пользовались в ритуалах — наряду с барабанным бом — древние германцы, скандинавы, финны и саамы), ставлю на своем земельном участке временные хижины для проведения обрядов (больше всего эти хижины похожи на полинезийские) или призываю духов четырех сторон света (что проделывали древние язычники по всей Европе). Все эти практики (ну, кроме полинезийских хижин) были хорошо знакомы моим далеким предкам. Если у коренных американцев и есть исключительное право на что-то из вышеперечисленного, так только на частные варианты всех этих практик, принятые в их культуре; и они — не единственная на свете группа народов, у которых были шаманы.

Если какой-нибудь белый человек назовет себя знахарем (medicineman), я отнесусь к этому весьма скептически: в наших краях это — всего лишь перевод коренного термина из языков североамериканских индейцев. (С таким же недоверием я отнесусь и к любому, кто станет называть себя курандеро, бабалао или хунганом [3], не будучи при этом с детства воспитан в соответствующей традиции.) Так не лучше ли и самим индейцам подобрать для описания своих особых обрядов, верований и опыта, превращающих человека в знахаря, какое-нибудь слово, зародившееся на их собственном континенте, и отстаивать именно его, чем цепляться за ярлык, навязанный завоевателями?

К сожалению, обойтись без заимствования мы не можем. Английский язык не позволяет обозначить каким-нибудь одним словом «человека, который работает с духами, на которого духи предъявили известные права и который умер и возродился, получив от этих духов в дар особые способности, которые он до конца своих дней обязан употреблять во благо своему племени». Такого слова у нас попросту нет. И мы в этом не виноваты — если кто и виноват, так разве что наши предки, которые вовремя его не придумали. Но теперь уж ничего не попишешь: такое слово нам нужно, и его приходится заимствовать. Однако оно уже используется — уже стало, так сказать, общей лошадью. Как я себя чувствую при мысли о том, что я в каком-то «граблю» тунгусов? Я стараюсь возместить ущерб повышенным осознанием. Я при всякой возможности сообщаю людям о происхождении этого слова. В Америке многие вообще даже не слыхали о таком народе, как тунгусы, а многие и всю Сибирь считают всего лишь бывшим советским концлагерем. Они понятия не имеют, что в мире полным-полно народов со своими особыми шаманскими традициями. Так что сама эта статья — часть компенсации, которую я стараюсь выплатить. Рассказывая об этом людям, я всякий раз приношу дань уважения народу, который подарил нам название для такого важного понятия.

Вдобавок, я призываю всех, кто использует термины или атрибуты, зародившиеся в какой-либо чужой культуре — не в той, к которой принадлежали их предки, — тоже компенсировать это тем или иным образом (в идеале — участием в каком-либо общественном движении, которое может принести этому народу реальную пользу). Кроме того, я советую им обращаться к духам этой культуры за разрешением на заимствование. Если они не желают вам отвечать, значит, возможно, вы ищете не там, где следует. Но уж если духи заговорят с вами и дадут свое разрешение, то все возможные возражения со стороны людей станут бессмысленны.

Разумеется, вопрос о том, кого можно, а кого нельзя называть шаманом по другим, более значимым критериям, не решен до конца и по сей день вызывает жаркие споры, но это уже совсем другая проблема. Кроме того, между шаманами наблюдаются не только культурные, но и типологические различия (хотя бы приблизительно разграничить два основных типа я попытался в статье «Классический шаманизм и базовый шаманизм: основные различия» [4]). Я признаю, что этот вопрос во многом остается открытым, и готов участвовать в дальнейшем его обсуждении, но удобства ради принимаю сторону тех, кто определяет шамана прежде всего как человека, призванного духами и посвятившего себя служению.

Сам я называю себя шаманом потому, что из всех слов, бытующих в современном английском, именно это лучше всего описывает мой собственный опыт. Если бы «Шаманизм» Мирчи Элиаде не попал мне в руки вовремя — то есть как раз тогда, когда духи рвали меня на части и убивали, чтобы возродить к новой жизни, — то я как обычный белый американец, в культурном контексте которого нет объяснений для подобных феноменов, скорее всего попросту бы не выжил. Одно то, что ваша культура утратила знания о подобных вещах, еще не дает гарантии, что духи за вами не придут, а если это случится и вы не будете знать, где искать объяснений и помощи, то велика вероятность, что все закончится для вас безумием и смертью. И несмотря на то, что слово «шаман» стало таким неоднозначным и вызывает столько споров и путаницы, для начала оно годится. Это удобная точка отсчета; это маяк, который приведет тех, кто в нем нуждается, туда, куда им нужно попасть. Эта «общая лошадь» может спасти кому-нибудь жизнь — и одного этого достаточно, чтобы относиться к ней с должным уважением.

В надежде на лучшее взаимопонимание,

Рейвен Кальдера

Итак, я определяю шаманизм как «систему духовно-магических практик, основанную на работе с духами и служащую во благо племени». Эту систему следует отличать как от тавматургической магии, основанной на непосредственной работе с энергиями, так и от магии теургической, основанной на работе с символами, полученными путем божественного откровения или вдохновения (например, с рунами). Шаманизм — это работа с духовными сущностями, а это совсем, совсем другое дело. Кроме того, его надо отличать от религии как таковой. Разумеется, это духовная практика; и, разумеется, в основе любого шаманской традиции лежит та или иная религиозная космология; однако прежде всего шаманизм — это прикладная система, призванная приносить людям совершенно конкретную пользу: лечить, гадать, доставлять известия от духов и вообще делать так, чтобы людям жилось лучше.

С терминологической точки зрения, шаманизм подобен таким понятиям, как монашество (которое тоже почти всегда укоренено в религиозном контексте, но само по себе религией не является) или богословие (которое хотя и схоже со светскими науками, но все-таки от них отличается, и которое тоже нельзя назвать религией).

В шаманизме все вертится вокруг духовных сущностей, с которыми вам удалось установить те или иные отношения. Иногда такие отношения сродни духовному рабству, когда какое-либо одно божество (обычно — именно божество, а не дух низшего порядка) завладевает вами полностью и превращает вас в свое орудие, взамен даруя вам свою защиту и особые способности. Например, именно так я служу Хеле, и она защищает меня, но в то же время заставляет на нее работать. Иногда эти отношения больше походят на договорной союз между вышестоящим (божеством) и нижестоящим (смертным), в котором каждая сторона соглашается оказывать другой определенные услуги, получая что-то взамен. Например, так я работаю с Херном и Фрейром: и того, и другого, я принимаю и ношу в себе по одному дню в год, позволяя им таким образом представать перед моей общиной, — за что, опять же, получаю от них определенные способности и защиту. Иногда отношения складываются как союз равных сил: так я работаю, например, со многими духами целебных растений. Бывает и так, что человек временно заимствует способности или свойства у какого-либо младшего духа (в идеале — по добровольному его согласию): так, у одной моей приятельницы плохое зрение, и когда ей приходится выходить из дому ночью, она «берет напрокат» зоркость у своих ручных крыс. На каком бы уровне ни происходил обмен энергиями и дарами, самое главное здесь — постоянно поддерживать отношения, не давать им «заржаветь» и «заглохнуть».

От мистицизма шаманизм отличается тем, что он ориентирован на прикладные цели и сосредоточен на выполнении практических задач. Мистик может использовать те же методы, что и шаман (в особенности — способы достижения измененных состояний сознания), но его цель — чистый опыт. Если вы спросите его: «А зачем это нужно? Какая от этого польза?» — он, скорее всего, лишь улыбнется и скажет, что все это прекрасно само по себе и надо испытать это самому, чтобы понять. Для мистика все сводится к его личным отношениям со Вселенной. Для шамана же вопрос «Какая от этого польза?» — самый главный. Как служитель племени, а не просто одинокий искатель единения со Всем Сущим, шаман должен удержаться от полного и окончательного слияния с Божественной Реальностью и понять, как обратить свой опыт во благо своему народу. Путь шамана — это скорее путь бодхисаттвы, чем будды, хотя цель его — вовсе не в том, чтобы освободить всех и вся от круговорота Жизни и Смерти. В контексте шаманизма все миры равноценны, а тело, Земля, плоть и кровь — не менее священны, чем дух. Задача шамана — в том, чтобы облегчать людям жизнь здесь и сейчас. Итак, шаманизм сугубо практичен: все средства достижения «экстаза» (как называют это состояние антропологи) служат в нем орудиями реальных изменений в земном мире.

(Превосходный сравнительный анализ Пути Мистических Поисков с Путем Шаманского Посредничества представлен в книге Дейла Кэннона «Шесть подходов к религиозности». Хотя в этой книге используются только христианские и буддийские примеры, аналоги соответствующих путей нетрудно отыскать и в современном язычестве.)

Что вы подразумеваете под «северной традицией»? Откуда именно эта традиция происходит?

Происходит она из многих источников — в основном германских (и, в том числе, англосаксонских) и скандинавских, но отчасти также саамских и сибирских. Мы используем практики многих народов, населяющих приполярные области западной части Евразии. Некоторые из этих практик, по-видимому, восходят к доиндоевропейскому населению Северной Европы, к эпохе мезолита или неолита. Некоторые почерпнуты из книг, фольклора и научных исследований, но большая часть исходит от богов и духов, обучающих меня и таких, как я. Иногда случалось так, что я сначала получал какую-нибудь информацию от этих сущностей, а потом находил ее подтверждение в книгах.

Значит, это одна из тех религий, которые известны под названиями Асатру, Ванатру, Северное язычество (heathenry) и так далее?

Нет. Асатру, Ванатру и так далее — это реконструкторские религии, приверженцы которых пытаются воссоздать верования людей, населявших Скандинавию в эпоху викингов. По большей части, а то и полностью они основываются на дошедших до нас письменных источниках той эпохи. Многие их божества и мифы используются и в нашей традиции, но наша традиция (как и любая разновидность шаманизма) — не религия, а духовная практика. Она не опирается на письменные источники и с формальной точки зрения не является реконструкторской. Если нам нужно хоть как-то определить ее место среди современных религиозных групп, то с некоторой натяжкой ее можно охарактеризовать не как северное язычество типа «heathenry», а как разновидность северного язычества типа «paganism» [5], под каковым обычно подразумевают неоязыческие учения, производные от реконструкторских. Но поскольку провести четкий водораздел между двумя этими разновидностями язычества пока что никому не удалось, скажем просто, что традиция северного шаманизма не входит в число реконструкторских языческих религий типа «heathenry».

Одну минуточку! Я хорошо изучил письменные источники, но не нашел в них никаких упоминаний о шаманах или шаманской культуре у скандинавских или германских народов!

Вы совершенно правы. Культура народов, относящихся к эпохе «письменных источников», уже была не только не шаманской, но даже и не вполне языческой. К тому времени их уже обратили в христианство. Возможно, кое-где еще оставались отдельные приверженцы старых верований, но христианская культура уже возобладала над языческой, и авторы дошедших до нас письменных источников были христианами. Те, кто недооценивает это обстоятельство, рискуют по ошибке принять многие христианские ценности за языческие. Когда-то на всех этих территориях была распространена шаманская родоплеменная культура. Но она по большей части исчезла еще задолго до всеобщей христианизации. То там, то сям обнаруживаются отдельные следы этой древней шаманской культуры, и из этих обрывочных сведений постепенно собирается более полное представление, однако целостной картины мы не найдем ни в одном письменном источнике. Вот что я имею в виду, когда говорю, что эта традиция утрачена; и вот почему изучать ее приходится при помощи духов. Но у саамов и народов Сибири шаманы есть и по сей день, и в их культуре сохранилось немало общего с той, что бытовала в глубокой древности на землях Скандинавии.